— Готово, Оролес, — спокойно сказал Лобанов.
— Моя очередь! — прогудел Гефестай. — Дай-ка я его пожамкаю маленько.
— Хватит! — сердито воспротивился Оролес. — Когда я решу отдать Луция на растерзание медведю, я тебя позову, а пока он мне еще может пригодиться. Так, ну всё! Все вы хорошие бойцы, и я рад такому пополнению. Располагайтесь где будет удобно!
— Благодарю, царь, — серьезно сказал Сергий.
Он вернул себе верный акинак и нацепил перевязь через плечо. Его примеру последовали остальные преторианцы и Тзана.
Поклонившись Оролесу, они прошли через расходившуюся толпу, малость разочарованную, — ни крови, ни потрохов на снегу.
— Ищем подходящее помещение, — сказал Сергий негромко.
— Так они все заняты! — удивился Чанба.
— Мы на «зоне», Эдик, тут всё по понятиям.
— Выселять будем? — деловито спросил Искандер.
— Придется.
Походив, посмотрев, преторианцы выбрали для себя крепкую юрту, крытую черным войлоком. Рядом с входом кутался в вонючую овчину мужичонка с длинными черными косами. Его припухшее лицо носило отпечаток неискоренимой склонности к алкоголю.
— Тук-тук-тук! — громким голосом озвучил Эдик свой приход. — Кто в этом теремочке живет?
Мужичонка заморгал на Чанбу.
— Равшимод тут пошелился, — прошамкал он, — а раньше — ик! — Арифарн жил. И я еще тут — ик! — живу. Гнур я, сын Ишпакая.
— А теперь мы сюда переехали! — подхватил Сергий и, откинув полог, вошел в юрту.
— Никого! — сказал Искандер. — А грязи-то, грязи.
Морща нос, Лобанов оглядел помещение. Все разбросано — маленькие подушки, набитые конским волосом, скомканные халаты-чекмени, посуда, пара круглых щитов, плоский бурдюк. Жирная копоть повсюду, на ковре следы грязных ног, зато ковров тех — целая пачка, штук пять, один на другом.
— Так, — придумал Сергий, — верхний выкидываем вместе с пожитками!
— Очистить помещение! — весело сказал Эдик и потянул ковер за угол.
Вскоре чужое имущество оказалось во дворе, а тут и Гнур показался. Он вел за собой широкоплечего степняка, надо полагать, того самого Равсимода.
Равсимод хмуро оглядел новых хозяев, но дергать тигра за хвост остерегся — видал, как преторианцы с такими «дергунами» обращаются.
— Вы… это. — промычал он. — Вы… чего? А?
— Живем мы здесь, — вежливо объяснил Сергий. — А что?
Равсимод посопел.
— А я где живу? — довольно внятно спросил он.
— Да я почем знаю? — выразил Сергий легкое удивление.
— Может, у друзей? — решил помочь Искандер.
Равсимод потоптался, развернулся и пошел. Мужичонка-шестерка проблеял что-то вопросительное ему в широкую спину, и тот рявкнул в ответ. Гнур сын Ишпакая покорно ухватился за свернутый ковер и потащил его по снегу, семеня задом наперед и напрягая все свои хилые силы.
Становище «свободных даков» заселялось не одними лишь бывшими подданными царя Децебала — жили тут и сарматы, и волоты — потомки римских легионеров, нарушителей воинской дисциплины, изгнанных за Данувий. Чужие среди чужих, волоты переженились на туземках и выжили, растворяясь среди местного населения.
Становище занимало солидную площадь, и проживали тут многие сотни беженцев, людей без родины, потерявших всякую надежду вернуться и не имевших сил на создание Новой Дакии. Сергий постоянно встречал таких по всему лагерю — опустившихся, заросших, ко всему безразличных. Весь день они бродили от костра к костру — присядут в одном месте, погреются, бредут дальше. Где и как они добывали себе пропитание, осталось для Сергия загадкой. Но дети рождались и тут — чумазое, сопливое, горластое «потерянное поколение». Эти точно не пропадут — сбиваясь в шайки, детишки шарили по становищу и стяжали все, что плохо лежит. За ними гонялись сердитые воины и крикливые бабки, но куда там. Вороватая малышня испарялась влет, проникая в одни им известные щели.
Водилась тут и своя знать — пиллеаты, щеголяющие расшитыми колпаками и плащами с бахромой по краям. Эти покидали родные края не голыми и босыми, а ведя вьючных лошадей в поводу, и чего только не было в тех вьюках. Прихватили пиллеаты и рабов, и наложниц. Однако временный отъезд тянулся двенадцатый год подряд — обносилась и знать, а заезжие купцы из Тиры и Ольвии давно уж скупили всё ценное. И опускались пиллеаты — изгнание, делая само существование бессмысленным и бесполезным, уравнивало их с «волосатыми», с простолюдинами-коматами.
Правил этим морем пустых душ царь Тарб — номинально, а по сути в становище сложилось двоевластие. Оролес позволял Тарбу беспокоиться всякими хозяйственными вопросами, но армия, хоть и маленькая, была его. А за кем сила, у того и власть. И Тарб терпел это унизительное положение. Потому что его самого терпели.
— Значит, так, — сказал Сергий, переходя на русский, — войлочные стены юрты тонкие, а слух у туземцев острый. — Не сидим, начинаем подрывную деятельность. Искандер и Тзана остаются, будете стеречь место жительства, а остальные — на выход. Пойдем, прогуляемся, поищем Сирма.
Лобанов, Чанба и Гефестай разошлись в три стороны, держа руки поближе к мечам. Роксолан протоптал затейливую «змейку» по запачканному снегу, кружа между юрт и сараев, и столкнулся с Эдиком.
— Здорово, босс! — жизнерадостно воскликнул Чанба. — И тебя «под колпак» взяли?
— Взяли.
Слежку за собой Сергий заметил сразу, «сопровождающие лица» не особо-то и скрывались — топали открыто, а когда он оборачивался, даже не удосуживались глядеть в другую сторону, изображая случайных прохожих, — так и пялились на кентуриона-гастата, не выпускали из поля зрения.