Дорога войны - Страница 73

Потом женщины-воительницы торжественно вывели невесту. Тзана была в обычных замшевых шароварах и в сорочке, только рукава ее и подол были обшиты золотыми бляхами, а голову покрывал вышитый платок. По Тзане видно было, что свадьба ей не в радость.

Да и то сказать, после замужества сарматка теряла право ездить верхом, а всякая ли девица из кочевий откажется от вольного ветра степи, предпочтя бешеной скачке удобную, но тягуче-медленную езду в шестиколесной повозке? Не под солнцем, а в тени кибитки? Но рано или поздно в девице прорезывается позыв к материнству, а дети требуют не войны, а мира, спокойного течения будней. И девица делала выбор. Или ее отец сам выбирал суженого — по политическим соображениям.

Суженый, старший сын скептуха Эвмела, щеголял в новой шелковой куртке с вышитыми на ней птицами и цветами. Широкие полосатые штаны его были подхвачены у щиколоток серебряными цепочками и заправлены в желтые сапоги без каблуков, с остроконечными, загнутыми кверху носками. На голове у жениха был красный башлык, отделанный жемчугами, а в руках он держал оправленную в золото плетку с двумя хвостами.

Гости и хозяева воздели полные чаши и заревели оглушительные приветы невесте. Сергий поддержал почин и отхлебнул полчаши сладкого вина из Тиры. Сусаг не забыл, благодаря кому он не лишен радости выпивать и закусывать, не боясь боли, и устроил всех римлян на почетном месте, неподалеку от бунчука — боевого знака вождя. Это было древко с поперечной перекладиной, на которой сидели три медных сокола с колокольчиками в клювах, а под ними свешивались три белых конских хвоста.

— Да. — произнес Эдик задумчиво, провожая взглядом очередную амазонку. — Не знаю, как там насчет горящей избы, а коня на скаку эти сарматочки точно остановят!

— Женись, Эдик, — серьезно посоветовал Гефестай. — На сарматочке. Будет молодого мужа на руках носить!

— А когда изменишь ей, — тихо добавил Искандер, — голову тебе открутит и скажет, что так и было!

— Это дело надо запить, — решил Гефестай. Отобрав у раба-виночерпия кувшин, он разлил игристое мезийское по чашкам. — Ну, вздрогнем!

И весь отряд вздрогнул.

— Гефестай, — спокойно спросил Сергий, — яму с наместником видел?

— Она у восточной стены, глубокая, вонючая. Сверху настилом из бревен закрыта, посередке — окно, решетка деревянная. Десяток стражников всегда рядом. Бдят.

— Ясненько. Уйти надо ночью, до рассвета. Верзон, лошади где?

— Сусаг нам загон отвел за стенами, — ответил вексиллатион, — я всем конякам ячменя задал и сена подкинул, вода там есть.

— Моего саурана не потеряли?

— Да не, стоит со всеми, хрумкает.

— Замечательно. Когда стемнеет, возьмешь Эдикуса — обвяжете всем копыта толстым войлоком.

— Сделаем! — кивнул Верзон.

— Отлично.

— Ну, до вечера еще далеко, — прикинул Эдик, — а закуски с выпивкой — непочатый край. Искандер, наливай!

Вечер погасил все краски заката и оборотился ночью темной. По всему зимнику еще пуще запылали огни. Все шатры, казавшиеся черными, просвечивали яркими красными щелями от горящих очагов. У многих шатров войлоки с боков были закинуты на крышу, чтобы дать доступ свежему воздуху. Холодный ветер с севера лишь пуще раздувал великое множество костров — по всему зимнику перебегали, извиваясь, красные отсветы пламени, мешаясь с непроглядно-черными тенями, озаряя толпы пирующих. Чудилось, что сама земля шатается под ногами варваров, кружащихся в дикой пляске. Пламя костров блистало, отражаясь и ломаясь на лезвиях вертящихся пропеллерами мечей. Пьяные крики и боевые кличи оглашали степь, уносясь к поблекшим звездам.

Мимо Сергия, перешептываясь и прыская в кулаки, прошествовала целая делегация сарматок, несущих кувшины, полные вина, — план Тзаны вступал в активную фазу.

Амазонки подошли к стражникам, изнывающим от зависти возле ямы-тюрьмы, и присоседились к ним, ни у кого не спрашивая разрешения. Стражи были в рептильном восторге, донеслись первые взвизги и довольное гоготанье. Дозорные были весьма рады женскому обществу и тут же повели гостий в обширную юрту-караулку, на ходу добиваясь расположения неожиданных подруг. «Подруги» то поддавались грубым ласкам, то отпихивали наиболее рьяных и старательно накачивали милых друзей вином, одновременно служа Афродите, Дионису и Морфею, — пьянка-гулянка на посту плавно переходила в оргию. Разгоряченных вином вертухаев потянуло на совершение развратных действий — визги и хохот всё чаще перебивались сладострастными стонами и аханьями. Кувшины с вином пустели, желудки часовых наполнялись им, притапливая рассудок.

Часа не прошло, а все тюремщики уже лежали вповалку, заполнив собою караулку и полня ее богатырским храпом. Иные делили кошму с сарматками, кое-кто дрых, подложив под голову пустой кувшин, а остальные спали там, где их притянула земля, — раскинув ноги и руки; свернувшись калачиком; сидя, привалясь к плетенной стенке юрты, а один так даже на коленках, уткнувшись головою в драный ковер.

Сергий с Искандером серыми тенями проскользнули к яме. Слева чернел и содрогался от храпа выпуклый бок юрты, впереди желтела, отражая свет костров, стена зимника.

Лобанов подполз к грубой решетке и поморщился — снизу валило страшное зловоние. Видать, сарматская тюрьма «отапливалась» навозом — кизяк, разлагаясь, выделял тепло. И смердел.

— Марций! — прошептал Лобанов.

— Кто?! — глухо донеслось снизу.

— Это я, Сергий!

Подрезав ремни, удерживающие решетку, он сдвинул ее в сторону и свесил руку. Рядом опустилась рука Искандера.