Дорога войны - Страница 54

Лицо Оролеса потемнело.

— Я царь даков! — весомо сказал он. — И пришел наказать отступников!

— Да какой из тебя царь… — покривился Дазий и сплюнул. — Говно ты, а не царь!

Сын Москона молча указал на рощицу молодых елок. Дазия уволокли туда, согнули до земли два деревца, стали привязывать старейшину к обеим вершинам.

И тут начало происходить нечто новое. Ворота двух приземистых длинных конюшен вдруг распахнулись, и на улицу повалили. Не кони, конница! Астурийская конница, турма за турмой. Всадники, откинув круглые щиты за спину, на скаку метали дротики или размахивали острыми спатами. Двое ауксиллариев освободили Дазия, не сходя с коней, — рассекли конопляные веревки и зарубили обоих молодцев Оролеса.

А на крышах, тростниковых и черепичных, вдруг объявились лучники, многие десятки лучников. В седло Оролеса воткнулась стрела со свистулькой. Ее трехлопастный наконечник с крючками (войдет в тело — вытащишь только вместе с потрохами!) выдавал сарматское происхождение.

— Засада! — завопил Мамутцис и тут же сник, хватаясь за стрелу, проткнувшую грудь. Эта оперенная хворостина была дакийской, выкрашенной в черную краску. Или это кровь знаменосца так выпачкала древко?..

— Отходим! — проорал «великий царь даков», разворачивая коня.

Вся Бендисдава ожила — из хижин, из добротных домов, из юрт, из сараев и амбаров повалили вооруженные люди — даки и сарматы, астурийцы и галлы. Свирепые и яростные, они набрасывались на гвардейцев Оролеса, кололи их копьями, рубили секирами, секли мечами. Жалобный вой сменился гневным ревом.

Вожак поднял Чалко на дыбы и направил к воротам. Не тут-то было! Со страхом и злобой Оролес увидел, как к воротам со стороны реки скачут сарматы в длинных халатах до пят, обшитых железной чешуей, а по склону горы сбегают пешие римляне. Легионеры пересекли речку вброд, не замочив ног выше коленей, и с ходу выстроились, сомкнули щиты, поперли на Бендисдаву грузной трусцой. А потом распахнулись трое ворот, запертых дотоле, и на прямые улицы, с гиканьем и посвистом, ворвались конные галлы. Сын Москона затравленно оглянулся — его заманили в ловушку!

— Вортрикс! — заорал он, надсаживая горло. — Бери своих, кто с секирами! Прорубай стену! Живо! Мы вас прикроем!

Кельт мотнул головой, уяснив приказ, и повел за собой самых могучих. Анарты и сальдены, соскочив с седел, принялись прорубаться сквозь стену частокола в северо-западном углу. Строили частокол крепко, но жажда жизни и страх смерти подгоняли секироносцев лучше всяких надсмотрщиков — топоры так и мелькали, врезаясь в дерево.

Оролес поскакал по улице, собирая разбредшихся «гвардейцев».

— Все сюда! — хрипло ревел он. — Ко мне! Пиепор и Котисо! Займитесь стрелками! Бицилис, ко мне! Бросай добычу! В строй, живо!

С грехом пополам гвардейцы перегородили улицу в несколько рядов, выставив копья, заслонившись овальными щитами. Подручные Бицилиса полезли на крыши снимать стрелков.

— Бар-ра-а! — разнесся по селению римский клич. Ровный строй легионеров надвигался на гвардейцев Оролеса. Первый ряд, повинуясь команде кентуриона, размахнулся и метнул дротики-пиллумы. Тут же присел, позволяя отстреляться второму ряду. У пиллумов сволочная особенность — длиннющий наконечник из мягкого незакаленного железа. Мечом не перерубишь, а воткнется такой пиллум в щит — гнуться начинает, гнется, пока древко не уткнется в землю. Как орудовать таким щитом?

Пятеро гвардейцев Оролеса, поймав на щиты по паре пиллумов, отбросили их и схватились за копья. Римские стрелки только этого и ждали — первый ряд легионеров расступился, из-за их спин вышли лучники и трижды спустили тетивы. И снова укрылись.

— Стоять! — кричал Оролес, оглядываясь на «дровосеков». — Держать улицу!

Легионеры опустили копья-гасты и сошлись с гвардейцами. Затрещали оскопища, загрохотали щиты, заорали люди. Волчий вой мешался с хриплым «барра!».

«Царь» проскакал проулком и вышел к сотне Веджеса, держащей оборону на левом фланге. Здесь наседали галлы и даки, жители Бендисдавы. Пращники и лучники работали вовсю — на «гвардейцев» сыпался убийственный град из камней и свинцовых шариков, стрел и дротиков. Косматые галлы прорвали ряды бойцов Оролеса и ломили, пытаясь разрезать сотню надвое. Неожиданно в спину латрункулам ударили с десяток местных — без брони, в одних рубахах, охаживая пришельцев медными палицами и простецкими дубинами. Сын Москона глазом моргнуть не успел, а местные уже ушли в прорыв и соединились с галлами. С диким ревом те вышли гвардейцам в тыл.

— Пиепор! — завопил Оролес.

Примчалась полусотня Пиепора. Кони гвардейцев и галлов смешались, закружились на тесном перекрестке, взбивая копытами пыль.

Вожак развернул коня и помчал на главную улицу. Глянул на «дровосеков». Два бревна уже опрокинуты. Мало! Мало!

— Бицилис! — заорал «царь». — Слезай! Хватай своих и дуй за стены! Никого не подпускай!

— Понял! — крикнул Бицилис и прямо с крыши сиганул в седло. Бедный конь аж присел.

Оролес вертелся по всей улице, кидаясь из проулка в проулок, бросая резервы, снимая резервы, затыкая дыры в обороне то здесь, то там. Общая картина боя смутно укладывалась у него в голове, запоминались лишь отдельные фрагменты. Вот на крышу взбирается мальчишка-дак и швыряет по «гвардейцам» обломки черепицы. Меткая стрела сбивает пацана. А вот еще один стрелок торчит в проеме выбитого окна. Он стреляет очень быстро, а маленькая девочка с торчащими в стороны косичками подает ему стрелы.