И вот зарозовело утро. Осажденные лежали в кустах так тихо, что даже какая-то птица стала чистить перья вблизи от них.
— Может, ушли? — неуверенно спросил Эдик.
— А ты проверь, — посоветовал Гефестай. Лобанов, ни слова не говоря, снял с себя войлочный колпак, надел его на палку и осторожно приподнял над камнем. Стрела тотчас же прошила головной убор и ударилась острием о скалу.
— Всё ясно… — упавшим голосом сказал Чанба.
— Эдик, у тебя где-то зеркальце было… — сказал Сергий.
— А как же! Я человек хозяйственный, домовитый.
— Тогда полезай на скалу, домовитый, осторожно только, и води зеркалом, пускай солнечные зайчики на дорогу! Может, близко уже алы.
Эдик взбодрился и полез на верхотуру, прижимая бронзовое зеркальце к груди.
Разнежившаяся птица внезапно встрепенулась — тарны начали атаку. Они возникли откуда-то из песка и камней в тридцати шагах от линии обороны. Ветерок донес их запах — смесь пота, дыма и травяной горечи.
Раскрашенные воины в длинных кожаных куртках бежали прямо на осажденных, совершенно игнорируя выстрелы из луков. Гефестай метнул копье, оно вошло в грудь бегущему варвару и вышло из спины. Тарны на минуту скрылись за кустарником и, стремительно ломанув через них, оказались лицом к лицу со своими врагами. Преторианцы обнажили мечи. Сергий перехватил рукоять левой рукой и наотмашь рубанул варвара, подлезшего под удар. Меч вошел около шеи и добрался до легкого — тарн упал, и воздух с громким сипением вышел сквозь зияние раны.
И вдруг тарны исчезли, унеся раненых и убитых с собой, остались лишь следы крови на песке.
В следующую секунду Абеан, махавший сарматским мечом-картой, резко выпрямился, развернулся на месте, хватаясь за стрелу, торчащую из груди, и рухнул, разбрасывая руки.
— Скольких мы прикончили? — нахмурился Сергий.
— Двоих-троих, — прикинул Искандер, — может, еще троих-четверых ранили. Как ты догадался, что они начнут?
— Кусты зашевелились, — ответил Сергий.
— И что теперь? — мрачно спросил сын Ярная, наблюдая за Саром, который тащил к костру дядьку Тзаны, то ли раненого, то ли убитого.
— Теперь — ждать, сторожить лошадей. Они снова попытаются до них добраться.
Лобанов поднялся на скалу, стараясь не высовываться из узкой расселины. С вершины хорошо была видна дорога, уходящая к Апулу. Может, зажечь костер? В самом Апуле дым не заметят, но вдруг какая-нибудь Первая ала Августа уже движется к ним? Если появляется шанс, его надо использовать.
— Гефестай! — позвал он. — Искандер! Тащите сюда дрова!
— А сыроватые пойдут? — осведомился Тиндарид.
— Тащи! Гуще дым будет!
Тарны затаились и ничем не выказывали своего присутствия. Не прореагировали они и на дым, серым клубистым столбом поднявшийся к небу. Сергий сорвал с себя плащ и накинул на костер. Сдернул, создавая пробел в дымном шлейфе. И еще разок. И еще.
Он не поверил своим глазам, когда увидел, как далеко за лесом, куда уходила дорога, к облакам потянулась серая струя дыма. Перерыв. Опять перерыв. Они повторяли его сигнал! Римляне?!
— Эгей! — крикнул он. — Нам ответили!
— Ур-ра! — завопил Эдик — и чуть не попал под выстрел.
Тарны пошли в последний и решительный бой. Погиб Сар. Стрела задела руку Тиндариду.
— Гефестай? — позвал Чанба.
— Чего?
— Там варвар вверху на скале. Хочет незаметно подползти к нам. Сколько раз он ударится о камни?
— Ни разу.
— Спорим на кувшинчик? Там, под той скалой, есть валун…
— Спорим.
Эдуардус навел арбалет и плавно спустил крючок. Они услышали хриплый крик, посыпались камни, и человек упал. Он ударился о землю, как мешок с мукой.
— Ты мне должен кувшинчик! — сказал неугомонный внук Могамчери.
Стрелы, падающие сверху, ранили лошадь. Она оборвала привязь и ускакала к ущелью, где ее и добили, — тарны обожали конину. Но полакомиться им не пришлось. Сергий расслышал глухой, но сладостный для слуха клич: «Бар-ра-а!» — и затюпали копыта, залязгали мечи. Тарны подняли вой, кидаясь на подоспевших кавалеристов.
— За мной! — крикнул Лобанов, бросаясь в атаку.
— Ты как политрук у нас! — пропыхтел Эдик, бегущий рядом.
Сергий промолчал — не до того. Вырвавшись из ущелья, они устремились на врага, врубаясь в тающие ряды варваров. Ауксилларии, а было их не менее пяти-шести сотен, взревели, моментально уделывая врага. И — тишина.
Вперед выехал коренастый всадник в золоченом панцире и представился:
— Авл Цециний Либер, субпрефект Полутысячной алы астурийских конных лучников!
— Сергий Роксолан, кентурион-гастат претории. Проводите до Бендисдавы? Хоть не так скучно будет.
Субпрефект раскатисто захохотал.
Бравые астурийцы гарцевали кругом, их кони осторожно переступали трупы убитых тарнов. Вернувшись за конем, Сергий столкнулся с Тзаной.
— Нас проводят две алы, — сказал он. — А я провожу тебя. Согласна?
Девушка ничего не ответила. Она крепко поцеловала Лобанова и пошла седлать коня.
Бендисдава стояла на западной границе Дакии, на полпути между Апулом и рекой Тизией, будущей Тисой. Это была скорее большая деревня, нежели маленький городок. В правление последнего царя Децебала на ее месте находилось дакийское поселение с тем же названием, посвященным Бендиде, богине луны и лесов, — скопище бревенчатых хижин на сваях, с соломенными крышами, огороженное частоколом. Старое городище сожгли во время войны и на его месте поставили точно такой же палисад из ошкуренных заострённых бревен, только теперь стены крепости описывали ровный квадрат, а внутреннее пространство крест-накрест делили две прямые улицы — Декуманус и Кардо — выходящие к четырем воротам. По такому же плану строили города на всех землях, захваченных Римом, — от Британии и Германии до Сирии и Африки.